Зима - чудесное время года в Долине Любви, к которому Бьорн традиционно готовился заранее. Наедал бока, наращивал плотный зимний подшерсток. В общем, был толстый и мохнатый, как мамонт. В холодные метели запасы жирка спасали от участи замерзнуть насмерть, а в погожие морозные деньки, когда каждая веточка покрывается инеем, Бьорн превращался в огромную мохнатую снежинку с бородой как у Деда Мороза.
Несмотря на суровость зимы в долине, от которой даже малиновка Долли улетала в теплые края, Барри никогда не ругал свою участь. Напротив - его суровая натура находила особое удовольствие в спартанских условиях проживания, в которых, к слову, не было комаров и мух, зато был вечно мерзнущий Растрапович, пытающийся согреться в Бьорновском ухе.
Растрапович был нещадно долбанутым на голову животным с глазами враскоряку и раскормленным самомнением. Хомяк с детства был уверен, что был задуман всемирно известным оперным тенором, на худой конец - соловьем, но по ошибке родился хомяком. Погрустил, конечно, но решил, что такая мелочь как видовая принадлежность не должна определять его самоидентификацию. И крутящие лапками у виска мама, папа и вся хомячья семья просто не толерантны. Главное - верить в себя.
В общем, хомяк по жизни видел цель и никогда не видел препятствий. Он с разбегу вдалбливался в пеньки, промахивался мимо норки пятаком в землю, заслышав топот - замирал в театральной позе, будучи уверенным, что это все звери в округе наконец прозрели и прибежали воздать почести непризнанному гению. Неудивительно, что все хомячье семейство быстро выпихнуло его из родительской норы навстречу жизненным невзгодам, лишь бы больше не слышать матерные частушки. Иными словами, хомяк был в любом случае не жилец - каску ему снесло еще при рождении, и по всем законам природы он должен быть скопытиться еще в раннем детстве, но тут в планы естественного отбора вмешался известный гринписовец Бьорн. Взял с собой, пригрел, петь не мешал, в общем - идеальная парочка.
Однажды этому отбитому хомяку пришло в хомячью голову погреться в ноздре спящего Барри. Жеребец явно не ожидал такого поворота событий и во время очередного храпака с оглушительным “чпок!” всосал в себя бедное животное. Он аж подскочил, не отдупляя, что случилось, оглянулся, прогундосил что-то вроде “Г’астг’апович ты гдееее…”, но вовремя обнаружил в сапке инородное тело и, ни капли не растерявшись, мощным вдохом собрал все плескавшиеся в голове сопли (напоминаю - зима, дубак, ОРВИ) и смачно с присвистом сморкнулся хомяком в ближайший сугроб.
Естественно, такой удар башкой об льдышку мозгов не прибавляет, но хомяк ни капли не расстроился. Барри был даже рад, что все закончилось так благополучно, и они продолжили свое путешествие вдвоем.
Так вот, именно в тот день, когда Молли занесло на нейтральные земли, им чудесно повезло с погодой, хомяк с комфортом ехал в заиндевелом конячьем ухе, обозревая окрестности и распевая похабные песни:
В лесу родилась ёлочка,
а кто у ней отец?
Ну, судя по иголочкам,
то ёжик-молодец...
Бьорн, не мешая хомяку отводить душу, деловито и обстоятельно перебирал короткими ногами по направлению к замерзшему озеру, в котором уже давно проковырял лунку и регулярно поддерживал ее, чтобы на зарастала льдом.
- Ба! Барри! Зырь! - осекся на полуслове Растрапович, уцепился за торчащие из уха мохны и принудительно развернул локаторы коня в сторону.
- Куда зырь то? - от неожиданности Бьорн сбился с шага и завертел головой.
- Да не туда зырь, сюда зырь. - штурман пытался скорректировать движение башни, рискуя вывалиться в сугроб. - Вон!
Крохотный хомячий пальчик уперся в темное пятно на фоне белоснежного зимнего озера, брови Барри взлетели вверх, а нижняя челюсть потерялась где-то в заиндевелой бороде. Мир вокруг заволокло розовой пеленой, и все сущее сузилось до масштабов дивно кругленького, наливного кобыльего крупа, который они лицезрели на горизонте.
- Ка-ка-я-по-па... - залип Бьорн, забыв, за чем, собственно пришел, а Растрапович тем временем шмыгнул из уха прочь.
- Куда?!
- Навстречу своей судьбе! - самоотверженно проорал хомяк и почесал по сугробу по направлению к кобыле, распевая что-то, отдаленно напоминающее арию Квазимодо из песни "Belle" мюзикла "Нотр-Дам де Пари".
- Тормози! - гаркнул Барри, но поздно.
Растрапович нырнул под копыта кобыле, пища что-то про полночный бред, терзающий его сердце.